Следы

[Skvorechnik]

Я увидела сегодня собачий след на бетоне, и сердце сжалось. Больше двадцати лет прошло – а оно все сжимается.

Много букв без картинок. Про собаку

Он спит в корзинке под столом, подергивая лапами, и размер его с кошку, - это первое о нем воспоминание. А второе – как брат поднимает его к лицу и говорит: «Ты будешь Джек, понятно? Ты – Джек».
Московские сторожевые – одни из самых крупных собак, если не самые крупные. Они похожи на сенбернаров, только еще больше, массивнее, с более густой и длинной шерстью.
Джек был слишком крупный даже для своей породы. Взрослым он весил немногим меньше центнера, и это без капли лишнего жира.
Его просто подарили брату. Чистокровный, из питомника, с пакетом каких-то документов, впоследствии благополучно потерянных.
Это была авантюра – вручить такого щенка подростку. В семью, где нет увлеченных и опытных собачников, где никто не стал бы, да и просто не смог бы заниматься настоящей дрессурой. Это слишком серьезная порода. Но все удалось. И, знаете… Нет собак умнее, добрее и вернее, чем московские сторожевые.
Он рос со мной вместе. Сколько было прокушенных мячей, сжеванной обуви, кошек, ставших неврастениками! Какие котлованы он рыл повсюду, пряча кости! В них можно было забраться по пояс. И мы не делали ремонт в кухне, пока у него не кончили чесаться зубы, и много лет угол, где стояли его миски, не заклеивался обоями…
Его будка была размером с дом, и это было самое надежное убежище от всех горестей. Он, конечно, повзрослел быстрее меня, и относился ко мне, как к щенку – снисходительно и ласково. Мои детские руки поначалу не могли обхватить его шею полностью…
Никто не смел меня обидеть, потому что за спиной всегда было лохматая, молчаливая громада.
Когда мы играли в прятки, я жульничала – спрашивала у Джека, кто где спрятался, и он нюхал воздух и показывал мордой в ту сторону. Но не выдавал меня, если его попросить.
Зимой отец с Джеком приходили забирать меня из садика, и все малыши висели на заборе, ожидая их, а потом бросались за санками. Папа сделал специальную упряжь, мы связывали санки в поезд и развозили всех по домам.
Братья играли с ним в футбол. Правила, конечно, пришлось упростить, но он так хорошо их усвоил, что, думаю, и в настоящий футбол сыграл бы неплохо. Если б только в настоящем разрешалось пинать мяч носом.
И еще так много, так много о нем…
Как он по запаху искал грибы.
Как он спас меня, когда я тонула.
Как дружил с соседским котом.
Как любил блины…
Еще, знаете, есть такая штука: там, где что-то забетонировали или положили новый асфальт, обязательно загадочным образом появится след животного. В нашей деревне следы оставлял Джек. Размером с тарелку, следы были повсюду: на ступенях медпункта, подъезде к садику, школьной площадке для линеек. Они пересекали асфальтированную площадь, и я помнила, как это было: по черному, дымящемуся асфальту через всю площадь Джек гнал кошку. Она двое суток потом сидела на фонарном столбе, уныло мяукая, пока папа с лестницей ее не снял.
Самые старые следы были на соседнем бетонном крыльце, низком и очень просторном. Следы пятимесячного щенка, следы, размером с мою ладонь, два, рядом с трещиной, в которой жили муравьи…
Когда его не стало – был черный день…
Его следы всюду… Я искала их, гладила их.
И до сих пор, увидев особенно крупный собачий след, первая мысль: «он пробегал и здесь…»
Нет, конечно.
И те, старые, пропадают, тают. Сначала заново заасфальтировали площадь. Больницу перестроили. Вырос новый корпус школы – там, на линейке. Последним было бетонное крыльцо с трещиной.
И все равно они остались – следы. Те, которые прочнее бетона.